|
Помощник капитана повернул корабль, но, конечно, нет ни малейшей надежды их подобрать. Капитан лежит в своей каюте в полном оцепенении. Я дал ему в кофе сильную дозу опия. Пусть он забудет свое горе хотя бы на несколько часов.
23 октября. Проснулся со смутным ощущением какой-то тяжести и несчастья и лишь через несколько мгновений припомнил постигшую нас вчера беду. Когда я вышел на палубу, бедный капитан стоял там и всматривался в водную пустыню позади, где остались самые дорогие для него на земле существа. Я попытался заговорить с ним, но он резко отвернулся и принялся расхаживать по палубе, уронив голову на грудь. Даже сейчас, когда уже не остается сомнений в их гибели, он не может пройти мимо лодки или свернутого паруса, чтобы не осмотреть их. За один день он постарел на десять лет.
Хертон страшно подавлен: он успел очень привязаться к маленькому Додди. Горинг, видимо, тоже огорчен. По крайней мере он на целый день заперся у себя в каюте, и когда я бросил на него случайный взгляд, он сидел, подперев голову руками, словно в мрачной задумчивости. Наше судно погружено в уныние. Как будет потрясена моя жена, когда узнает о постигшем нас несчастье!
Море успокоилось, дует хороший легкий бриз, и мы, поставив все паруса, делаем около восьми узлов в час. Кораблем, по существу, управляет Хайсон, Тиббс, хотя и старается держаться молодцом, не в состоянии серьезно заняться своим делом.
24 октября. Не тяготеет ли над нашим кораблем проклятие? Бывало ли, чтобы путешествие, которое началось так хорошо, сопровождалось бы такими катастрофами? Ночью Тиббс покончил с собой выстрелом в голову. В три часа утра меня разбудил какой-то резкий звук. Охваченный ужасным предчувствием, я соскочил с койки и бросился в каюту капитана. Но как ни скоро очутился я на месте происшествия, Горинг опередил меня: я застал его в каюте, склонившимся над телом капитана.
Тиббс имел страшный вид: половина его лица была снесена. Маленькая каюта была залита кровью. Пистолет выпал из рук капитана и валялся тут же, на полу, рядом с ним. Очевидно, он вложил револьвер в рот, прежде чем нажать на курок.
Мы с Горингом осторожно подняли тело капитана и уложили на койку. Вся команда набилась в каюту. Шесть белых моряков были подавлены горем. Бывалые люди, они плавали с капитаном в течение многих лет. Теперь они обменивались мрачными взглядами, перешептывались, а один из них во всеуслышание заявил, что на нашем корабле лежит проклятие.
Хертон помог собрать несчастного шкипера в последний путь и зашить его в парусину. В двенадцать часов фока-рей был оттянут назад, и мы опустили тело капитана в море. Горинг прочитал англиканскую похоронную службу.
Бриз посвежел, судно весь день шло со скоростью десяти - двенадцати узлов в час. Чем скорее мы прибудем в Лисабон и покинем это проклятое судно, тем лучше. Я чувствую себя так, словно мы находимся в плавучем гробу. Можно ли удивляться суеверности бедных матросов, если я, человек образованный, испытываю такое чувство.
25 октября. Хорошо шли весь день. Ощущаю апатию и подавленность.
26 октября. Горинг, Хертон и я разговаривали утром на палубе. Хертон пытался выведать у Горинга, чем он занимается и с какой целью едет в Европу, но квартерон уклонился от разговора и ничего ему не сказал. Более того, он был, кажется, несколько раздражен настойчивостью Хертона и ушел к себе в каюту.
Удивляюсь, почему мы оба так интересуемся этим человеком! Полагаю, что наше любопытство возбуждают и бросающаяся в глаза внешность Горинга и его очевидное богатство. Хертон считает, что Горинг в действительности сыщик, что он преследует преступника, бежавшего в Португалию, и избрал такой способ путешествия для того, чтобы незаметно прибыть на место и застать преследуемого врасплох. Это предположение кажется мне маловероятным. Однако Хертон ссылается на альбом, забытый однажды Горингом на палубе. Хертон проглядел его и обнаружил множество газетных вырезок. Все это были заметки об убийствах, совершенных в штатах в разное время на протяжении последних двадцати лет. При этом Хертон подметил любопытную подробность: во всех заметках речь шла об убийствах, виновников которых так и не удалось разыскать. По его словам, убийства носили самый разнообразный характер и жертвами их были люди, принадлежавшие к различным слоям общества. Но каждое сообщение заканчивалось одной и той же фразой: убийца пока еще не арестован, хотя, конечно, полиция имеет все основания надеяться, что вскоре он будет задержан.
Бесспорно, альбом подкрепляет доводы Хертона, но, возможно, что это всего лишь причуда Горинга, или же, как я заметил Хертону, Горинг собирает материалы для книги, которая должна будет превзойти труд де Куинси. Во всяком случае, это не наше дело.
27 и 28 октября. Ветер по-прежнему попутный, идем хорошо.
Странно, как легко человек уходит из жизни и оказывается забытым! О Тиббсе почти никто не вспоминает. Хайсон переселился в его каюту, и все пошло так, словно ничего не случилось. Если бы не швейная машина миссис Тиббс на боковом столике, мы вообще могли бы забыть, что несчастная семья существовала.
Сегодня на корабле опять произошел инцидент, хотя, к счастью, не очень серьезный. Один из наших белых матросов спустился в кормовой трюм достать запасную бухту каната, как вдруг крышка люка свалилась ему на голову. Он успел спастись, отпрянув в сторону, но все же у него так повреждена нога, что теперь матрос почти не может работать до самого конца плавания. По его словам, все произошло из-за небрежности его спутника негра. Однако негр ссылается на сильную качку. Что бы ни являлось причиной, теперь команда корабля, и без того неполная, ослаблена еще больше.
Полоса преследующих нас несчастий подействовала угнетающе, кажется, и на Хертона: он потерял свое обычное хорошее настроение и жизнерадостность. Только Горинг сохраняет бодрость духа. Я замечаю, что он по-прежнему работает в своей каюте над картой. Его мореходные познания пригодятся, если, не дай бог, что-нибудь случится с Хайсоном.
29 и 30 октября. По-прежнему идем с хорошим попутным ветром. Все спокойно, и записывать нечего.
31 октября. Недомогание и трагические эпизоды путешествия до того расстроили мою нервную систему, что меня волнуют самые незначительные происшествия. Мне с трудом верится, что я тот самый человек, который в Антиетаме под сильным ружейным огнем сделал раненому перевязку внешней подвздошной артерии - операцию, которая требует исключительной точности. Я нервничаю, как ребенок.
Вчера ночью, около четырех склянок ночной вахты, я лежал в полузабытьи, тщетно пытаясь погрузиться в освежающий сон. Света в моей каюте не было, но лунный луч проникал через иллюминатор, образуя на двери серебристый дрожащий круг. Я смотрел на него в полусне и смутно сознавал, что он постепенно тускнеет и расплывается по мере того, как я погружаюсь в забытье.
Внезапно сон отлетел от меня. В самом центре круга появился небольшой темный предмет. Затаив дыхание, я лежал неподвижно и продолжал наблюдать. Постепенно предмет становился все больше и отчетливее, и, наконец, я разглядел руку, осторожно просунувшуюся в щель полузакрытой двери, - руку, как я с ужасом заметил, лишенную пальцев. Дверь тихо открылась, и вслед за рукой показалась голова Горинга. Лунный свет падал прямо на нее и окружал призрачным, неясным ореолом, на фоне которого резко выделялись черты его лица. Мне показалось, что никогда я не видел такого дьявольского, свирепого выражения. Его широко раскрытые глаза сверкали, и он так ощерился, что обнажились белые клыки, а прямые черные волосы словно ощетинились над низким лбом, подобно капюшону кобры. |
