Повести и рассказы » Б. 24

Я рассказал эту историю, когда меня арестовали, но никто меня не слушал. Потом снова рассказывал ее на суде - все, как было, не прибавил ни единого слова. Я изложил все до точности, да поможет мне бог, - все, что леди Маннеринг говорила и делала, и все, что я говорил и делал, - словом, так, как оно было. И чего я добился? «Арестованный сделал бессвязное, несерьезное заявление, неправдоподобное по деталям и совершенно не подкрепленное доказательствами». Вот что написала одна лондонская газета, а остальные и вовсе не упомянули о моем выступлении, будто я и не защищался. И все-таки я своими глазами видел, как убили лорда Маннеринга, и виновен я в этом ничуть не больше, чем любой из присяжных, которые меня судили.

Ваше дело, сэр, - получать прошения от заключенных. Все зависит от вас. Я прошу об одном: чтобы вы прочли это, просто прочли, а потом навели справки, кто такая эта «леди» Маннеринг, если она еще сохраняет то имя, которое у нее было три года назад, когда я на свою беду и погибель встретил ее. Пригласите частного сыщика или хорошего стряпчего, и вы скоро узнаете достаточно и поймете, что правду-то сказал я. Подумайте только, как вы прославитесь, если все газеты напишут, что лишь благодаря вашей настойчивости и уму удалось предотвратить ужасную судебную ошибку! Это и будет вашей наградой. Но если вы этого не сделаете, то чтоб вам больше не заснуть в своей постели! И пусть вас каждую ночь преследует мысль о человеке, который гниет в тюрьме из-за того, что вы на выполнили своей обязанности, а ведь вам платят жалованье, чтобы вы ее выполняли! Но вы это сделаете, сэр, я знаю. Просто наведите одну-две справки - и скоро поймете, в чем загвоздка. И запомните: единственный человек, которому преступление было выгодно, - это она сама, потому что была она несчастная жена, а теперь стала молодой вдовой. Вот уже один конец веревочки у вас в руках, и вам надо только идти по ней дальше и смотреть, куда она ведет.

Имейте в виду, сэр, насчет кражи со взломом - тут я ничего не говорю, если я что заслужил, так я не хнычу, пока что получил я лишь то, чего заслуживал. Верно, кража со взломом была, и эти три года - расплата за нее. На суде всплыло, что я был замешан в Мертонкросском деле и отсидел за него год, и на мой рассказ из-за этого не очень обратили внимание. Если человек уже попадался, его никогда не судят по справедливости. Что до кражи со взломом, тут признаюсь: виновен, но когда тебя обвиняют в убийстве и сажают пожизненно, а любой судья, кроме сэра Джеймса, отправил бы меня на виселицу, - тут уж я вам заявляю, что я никого не убивал и никакой моей вины нет. А теперь я расскажу без утайки все, что случилось в ту ночь тринадцатого сентября тысяча восемьсот девяносто четвертого года, и пусть десница господня поразит меня, если я солгу или хоть малость отступлю от правды.

Летом я был в Бристоле - искал работу, а потом узнал, что могу найти что-нибудь в Портсмуте, ведь я был хорошим механиком; и вот я побрел пешком через юг Англии, подрабатывая по дороге чем придется. Я всячески старался избегать неприятностей, потому что уже отсидел год в Эксетерской тюрьме и был сыт по горло гостеприимством королевы Виктории. Но чертовски трудно найти работу, если на твоем имени пятно, и я еле-еле перебивался. Десять дней я за гроши рубил дрова и дробил камни и, наконец, очутился возле Солсбери; в кармане у меня было всего-навсего два шиллинга, а моим башмакам и терпению пришел конец. На дороге между Блэндфордом и Солсбери есть трактир под названием «Бодрый дух», и там на ночь я снял койку. Я сидел перед закрытием один в пивном зале, и тут хозяин трактира - фамилия его была Аллен - подсел ко мне и начал болтать о своих соседях. Человек этот любил поговорить и любил, чтобы его слушали; вот я и сидел, курил, попивал эль, который он мне поднес, и не слишком интересовался, что он там рассказывает, пока он как на грех не заговорил о богатствах Маннеринг-холла.

- Это вот тот большой дом по правую сторону, как подходишь к деревне? - спросил я. - Тот, что стоит в парке?

- Он самый, - ответил хозяин (я передаю весь наш разговор, чтобы вы знали, что я говорю вам правду и ничего не утаиваю). - Длинный белый дом с колоннами, - продолжал он. - Сбоку от Блэндфордской дороги.

А я как раз поглядел на этот дом, когда проходил мимо, и мне пришло в голову, - думать-то ведь не запрещается, - что в него легко забраться: уж больно много там больших окон и стеклянных дверей. Я выбросил это из головы, а вот теперь хозяин трактира навел меня на такие мысли своими рассказами о богатствах, которые находятся в доме. Я молчал и слушал, а он, на мою беду, все снова и снова заводил речь о том же.

- Лорд Маннеринг и в молодости был скуп, так что можете себе представить, каков он сейчас, - сказал трактирщик. - И все же кое-какой толк ему от этих денег был!

- Что толк в деньгах, если человек их не тратит?

- Он купил себе на них жену - первейшую красавицу в Англии - вот какой толк; она-то, небось, думала, что сможет их тратить, да не вышло.

- А кем она была раньше?

- Да никем не была, пока старый лорд не сделал ее своей леди, - сказал он. - Она сама из Лондона; говорили, что она играла на сцене, но точно никто не знает. Старый лорд год был в отъезде и вернулся с молодой женой; с тех пор она тут и живет. Стивене, дворецкий, мне как-то говорил, что весь дом прямо ожил, когда она приехала; но от скаредности и грубости мужа, да еще от одиночества - он гостей терпеть не может, - и от ядовитого его языка, а язык у него, как осиное жало, вся живость ее исчезла, она стала такая бледная, молчаливая, угрюмая, только бродит по проселкам. Говорят, будто она другого любила и изменила своему милому потому, что польстилась на богатства старого лорда, и теперь она вся исстрадалась - одно потеряла, а другого не нашла: если поглядеть, сколько у нее бывает в руках денег, так, пожалуй, во всем приходе беднее ее женщины нет.

Сами понимаете, сэр, мне было не очень интересно слушать о раздорах между лордом и леди. Какое мне дело, что она не выносит звука его голоса, а он ее всячески оскорбляет, надеется переломить ее характер и разговаривает с ней так, как никогда не посмел бы разговаривать со своей прислугой! Трактирщик рассказал мне обо всем этом и о многом другом в том же роде, но я все пропускал мимо ушей, потому что меня это не касалось. А вот что за богатства у лорда Маннеринга - это меня очень интересовало; документы на недвижимость и биржевые сертификаты - всего лишь бумага, и для того, кто их берет, они не столько выгодны, сколько опасны. Зато золото и драгоценные камни стоят того, чтобы рискнуть. И тогда, словно угадав мои тайные мысли, хозяин рассказал мне об огромной коллекции золотых медалей лорда Маннеринга, ценнейшей в мире, и о том, что если их сложить в мешок, то самый сильный человек в приходе его не поднимет. Тут хозяина позвала жена, и мы разошлись по своим кроватям.

Я не оправдываюсь, но умоляю вас, сэр, припомните все факты и спросите себя, может ли человек устоять перед таким искушением. Осмелюсь сказать, тут не многие бы устояли. Я лежал в ту ночь на койке в полном отчаянии, без надежды, без работы, с последним шиллингом в кармане. Я старался быть честным, а честные люди отворачивались от меня. Когда я воровал, они глумились надо мной и все же толкали меня на новое воровство. Меня несло по течению, и я не мог выбраться на берег. А тут была такая возможность: огромный дом с большими окнами и золотые медали, которые легко расплавить. Это все равно, что положить хлеб перед умирающим от голода человеком и думать, что он не станет его есть. Я некоторое время пытался бороться с соблазном, но напрасно. Наконец я сел на кровати и поклялся, что этой ночью я либо стану богатым человеком, либо снова попаду в кандалы. Потом я оделся, положил на стол шиллинг, - потому что хозяин обошелся со мной хорошо и я не хотел его обманывать, - и вылез через окно в сад возле трактира.