— Дураки!.. — воскликнул Холмс с возмущением и, взяв туфлю, снова завернул ее в газету. — Этот Балюстрейд форменный идиот!
Он бросился в кресло и стал задумчиво глядеть в окно.
— Нам надо помочь этому Вейту... Вайну... я хочу сказать, Вейну, Уотсон.
— Но Вомс... я хотел сказать Холмс, — начал я протестующе. — Сдается мне, что у полиции действительно есть достаточно улик против этого молодого человека. Как врач я подтверждаю, что боль в желудке очень часто может быть вызвана сердечным приступом, но тем не менее нельзя отрицать и других причин.
— Чепуха! — бросил Холмс, слегка рассердившись. — Я могу понять человека, который убивает первого встречного, я даже могу понять химика, который таскает с собой пузырек с мускатным маслом на случай, что он вдруг встретит человека, которому пожелает причинить расстройство желудка. Все это по-человечески объяснимо и понятно. Но чему я никогда не поверю, так это тому, что человек, окончивший университет и получивший высшее образование, был настолько слаб в истории, что мог искренне верить, что американские колонии получили независимость из рук короля. — Холмс покачал головой. — Нет, Уотсон, вот тут-то полиция и села в лужу.
Он растопырил пальцы и в слепой ярости уставился на них невидящим взором. Его длинные вытянутые вперед худые, но сильные ноги широко раскинулись. Минуты летели за минутами, я спокойно сидел и хранил молчание, чтобы не помешать моему другу сосредоточиться, как вдруг наше молчание было прервано стуком каблучков, торопливо взбегавших по нашей лестнице. Через минуту дверь резко распахнулась, и в комнату влетела прекрасная юная как утренняя заря леди в расцвете своих двадцати пяти лет. Она право, выглядела бы еще прекрасней и милей, не будь в ее глазах слез отчаяния, а на бледном осунувшемся лице — выражения страдания. Тяжело дыша, она быстро пересекла комнату и, опустившись на колени перед Холмсом, схватила его за руки
— О, мистер Холмс, — вскричала она умоляюще. — Только вы один способны спасти Джона Вейна! Ведь произошел бы страшный скандал, если бы гостя в моем доме осудили за убийство моего деверя, да к тому же все наши планы рухнут.
— Вы миссис Гибон?
— Да. Я заплачу сколько бы это...
Тут дама замолчала и в замешательстве уставилась на моего друга.
— Как вы узнали мое имя?
Холмс с присущей ему скромностью оставил вопрос без внимания, предпочитая вернуться ближе к делу.
— Садитесь, прошу вас, — сказал он, и выждал, пока гостья не устроилась напротив него. — Я прочел об этом краткое сообщение в сегодняшней газете, и я тоже считаю, что полиция совершила роковую ошибку. Скажите, — продолжал он так, словно говорил о том же, — насколько было бы правильным предположение, что кухарка в Коудал-холле — особа очень молодая? К тому же, как я сужу, не замужняя?
— Да, это так. Но как вы узнали об этом, не понимаю! Дама в замешательстве посмотрела на Холмса.
— ...и она на днях поссорилась со своим женихом?
Юная леди Гибон могла только качать головой в крайнем изумлении.
— И наконец последний вопрос, — продолжал невозмутимо Холмс, глядя ей прямо в глаза. — Случаем, мистер Вейн не жаловался за обедом, что эль ему подали теплым, совсем не охлажденным, как он привык его потреблять у себя на родине, в США?
— Да, жаловался, но каким...
Молодая особа замолчала, вскочила на ноги и чуть ли не с ужасом уставилась на моего друга.
— Мистер Холмс, ваши способности угадывать выходят за рамки нормального. Они просто жуткие.
Глаза миссис Габриель Гибон были широко раскрыты от несказанного удивления.
— Как вы могли все это узнать?
— В этом нет ничего загадочного и сверхъестественного, — печально уверил ее Холмс. — Во всяком случае, вы можете спокойно вернуться домой и, заверяю вас, что не успеет солнце пять раз обернуться вокруг земли, как мистер Вейн возвратится к вам... свободным человеком.
— Мистер Холмс, у меня нет пока достаточной возможности отблагодарить вас. Скажу только одно: все, что я читала или слышала о вас, отражает лишь десятую долю правды.
Ее красивые глаза наполнились слезами благодарности и признательности, когда она покидала нашу квартиру.
— В самом деле, Холмс, — начал я растерянно. — Я ничего не мог понять из сказанного. Какая связь между незамужней поварихой и теплым элем, например?
— Потом, потом, Уотсон, — отвечал Холмс, торопливо натягивая на себя пальто и шляпу. — Сейчас мне надо срочно уточнить некоторые детали, а там мы еще посмотрим, освободит он бедного Вейна или нет. Эти выходцы из колоний страдают комплексом неполноценности, а арест может только обострить это чувство.
* * * * *
Было далеко за полночь, когда я услышал, что Холмс звякнул ключом во входной двери. Однако я не спал и сгорал от любопытства, поэтому к приходу моего друга приготовил горячий пунш, зная, что на таком морозе он наверняка озябнет. Холмс устало взобрался по лестнице и, сбросив пальто и шляпу, упал в кресло и принялся, чуть ли не засыпая, смаковать пунш. Осушив с полстакана, он отставил его в сторону и, наклонившись вперед, громко рассмеялся. |