|
Ее карие глаза лани смотрели на меня очень внимательно.
— Как он выглядел?
— Очень плохо, — ответил я. — Боюсь, Джем — из тех, кто, раз преступив закон, предпочитают по ту сторону его и остаться. Что ж, по крайней мере там, куда он держит путь, первый встречный не станет указывать на него пальцем.
— Как бы мне хотелось увидеть его, — прошептала она, будто размышляя вслух.
— Вам? Это было бы слишком жестоко. Зачем напоминать лишний раз человеку, кому он обязан своим паденьем?
Роз зарделась от возмущения.
— Вы говорите со мной так, словно я во всем виновата!
— Полагаю, так оно и есть, — заявил я без обиняков. — Вы позволили Джему ухаживать за собой, делая вид, будто вам это нравится. Но скажите, разве у него не было причин для ревности? Неужели он сам их выдумал?
— Я совсем забыла о том, какой у него необузданный нрав, — печально молвила Роз. — До сих пор не могу поверить в то, что произошло. Рядом со мной он всегда был так мягок. Кроме того, я не была связана с ним каким-либо обещанием, и выслушать Мика имела полное право — почему бы нет?
— Правом этим, конечно, вы воспользовались.
— Возможно и так, — честно призналась Роз. — Он из тех, кто способен заставить тебя поверить во что угодно. И кто легко раздает обещания ради того лишь, чтобы их тут же нарушить. Обещания эти погубили тут многих. И хотя мне Мик не сделал дурного, я заявила, что между нами все кончено. Тогда-то он и произнес слова, которые…
— Едва не стоили ему жизни, — закончил я за нее. — Конечно, он был нетрезв. А такого, как он, если уж заведешь, то не остановишь.
— С тех пор я не обмолвилась с Миком ни словом, — произнесла Роз, как бы оправдываясь.
«Все это, дорогая моя, очень мило, но этим дела теперь не поправишь», заметил я про себя. Потом не сдержался и вслух добавил:
— Вряд ли это известие утешит Джемми Кинга, где бы он ни был сейчас — в тюрьме, или на корабле, среди незнакомых людей.
И тут Роз, к моему удивлению, расплакалась. Я понял, что проповеди моей пришел конец.
— Не плачьте, — пробормотал я, чувствуя себя совершенно беспомощным.
— Я не считаю, что во всем виновата, — снова заговорила она. — Хотя, конечно, не будь меня, Джема никогда не постигла бы такая участь. Сама мысль об этом для меня сейчас невыносима. Я все сделала бы, чтобы хоть как-то ему помочь, хоть что-то поправить!
— Неужели? Даже вышли бы за него замуж? — спросил я, не пытаясь скрыть любопытства.
— Вышла бы. — Роз опустила ладони и приоткрыла лицо. Голос ее зазвучал теперь твердо и убедительно. — Но вы же знаете, это невозможно. Отец скорее увидит меня мертвой, чем согласится на брак с Джемом.
— Да, верно.
В ту же секунду, будто в подтверждение прозвучавших слов, передо мной вырос коренастый кузнец в гетрах и фартуке, типичный представитель сельского сообщества — упрямого, ограниченного, по-своему добродушного. В юности Эванс был популярным проповедником, но собственной паствы в Эверсфолде собрать не сумел и вскоре стал посещать церковь наравне с остальными. Мы вышли на крыльцо и некоторое время сидели, наблюдая за тем, как весь сельский приход в лице полудюжины крестьян расходится по домам после вечерней службы.
— Неужто это Джо Мерфи?! — воскликнул я при виде человека со взъерошенными волосами и странным выражением лица, лихо сбежавшего по ступенькам. На нем была поношенная ряса, извлеченная, очевидно, из гардероба священника. — И он церковь стал посещать? Ну, это уже ни в какие ворота не лезет.
— Серьезным стал человеком: органные мехи раздувает, — торжественно сообщил Эванс.
Прежде Джо жил как в тумане, предаваясь, в основном, двум утехам: браконьерству (об этом мы только догадывались) и джину (о чем все знали наверняка). В силу некоторых особенностей интеллекта (не совладавшего, очевидно, с последствиями второй привычки) ему прощали все эти безобразия, считая любую проделку для этого безобидного сельского шута совершенно естественной.
— Он принял обет и хранит ему верность вот уж почти два года, добавила Роз. — Сначала стал разносить церковные книги и получил прозвище: «Святоша Джо» — но потом занемог, и теперь, кроме как раздувать мехи, ни на что не способен.
— Ну, Мерфи, добрый вечер, — окликнул я новообращенного прихожанина. Откуда путь держишь?
Он тронул пальцами полы шляпы, как бы давая понять, что весьма рад меня видеть.
— Вера святая ведет меня. А откуда? Всегда из церкви. В пятнадцатый вечер месяца — ох и длинный же псалом! Дай Бог, чтобы вам, хозяин, никогда не пришлось зарабатывать хлеб насущный раздуванием мехов.
— Рад был услышать, что ты изменился к лучшему, — заметил я с некоторым сомнением, ибо разглядел в физиономии Святоши Джо некоторые признаки того, что по крайней мере с одной из своих привычек он порвал неокончательно.
— Спиртного в рот теперь не беру, — тут же развеял он все мои сомнения. — Вкус вина успел уже позабыть.
Джо испустил тяжкий вздох, пожелал мне спокойной ночи и двинулся прочь, напевая под нос то ли псалом, то ли что-то еще.
— И он ничего не слыхал о Мике? — спросил я. — Они же были неразлучны.
— Ничего, — ответила Роз. — Что ему наш Эверсфолд? Мик теперь — птица иного полета.
Местные жители оправдывали безобразия Мика пагубным влиянием Джо, но в действительности это были два сапога пара. Более того, подле своевольного Мика Джо всегда оставался лишь бледной тенью.
Заглянув в тот вечер к себе в блокнот, я нашел там записку с адресованными Паркеру извинениями, которую сунул сюда по ошибке. Отправлять письмо было уже слишком поздно. Посоветовавшись с матушкой (она у меня сама пунктуальность), я решил, что поеду к нему, как мы и договаривались, в понедельник, а домой вернусь в среду. Вот такие случайности круто меняют подчас судьбу человека. |
