Мой младший брат Осия взял на свое попечение измученное животное, а мы ввели усталого всадника в дом и дали ему чашку пива. Это был маленький, жилистый, худой человек с родинкой на виске. Лицо и одежда его были покрыты густым слоем пыли. Сидя на седле, он так закоченел, что не мог сгибать ног.
- Одна лошадь подо мною пала, - сообщил он, - а эта едва ли еще продержится двадцать миль. Я должен поспеть в Лондон утром. Мы надеемся, что Данверс и Вильдман поднимут городское население. Лагерь Монмауза я оставил вчера вечером. Его голубое знамя уже развевается над Лаймом.
- А много у него войска? - спросил с беспокойством отец.
- Он привез с собою только начальников. При нем находятся лорд Грей из Йорка, Уэд, немец Бюйзе и еще человек восемьдесят-сто. Увы, двоих мы уже потеряли. Это дурное, очень дурное предзнаменование.
- А что же такое случилось?
- Ювелир из Таунтона Дэр и Флетгер из Сальтуна затеяли какую-то глупую ссору из-за лошади, и Флетгер убил Дэра. Крестьяне возмутились и требовали смерти шотландца, и тот должен был бежать на корабле. Это очень грустное происшествие. Флетгер был опытный вождь и искусный воин.
- Ай-ай-ай! - нетерпеливо воскликнул Саксрн. - Не беспокойтесь, однако, Флетгера будет кем заменить. Найдутся на его место опытные вожди и искусные солдаты. Я сомневаюсь, однако, в том, чтобы он знал обычаи войны.
И, говоря эти слова, он вытащил из-за пазухи тоненькую книгу в темном, переплете и, перелистав несколько страниц длинным пальцем, воскликнул:
- Вот здесь предусмотрены случаи этого рода - слушайте. «Раздел девятый. Если в военное время кто-либо вызывается на дуэль по поводу личного характера, то он имеет право отклонить этот вызов». Видите, ученый Флеминг доказывает, что личная честь человека должна уступать общему делу. Да и со мною тоже был подобный случай. В то время когда мы стояли под Веной, нас, иностранных офицеров, пригласили в офицерскую палатку. В числе приглашенных был один ирландец, шальная голова, некий ОДафий. Он был старшим в полку Паппенгеймера. Вот этот-то ОДафий потребовал первенства надо мною на том основании, что он более благородного происхождения, нежели я. В ответ на это я тронул его перчаткой по лицу, и сделал я это, заметьте, не в гневе, а просто для того, чтобы показать, что я до некоторой степени расхожусь с его мнением. ОДафий немедленно же вызвал меня на дуэль. Но тогда я прочел ему этот раздел из Флеминга, и он согласился, что не имеет права драться со мною до тех пор, пока турки не будут прогнаны из города. Только после сражения...
- Извините, сэр, я дослушаю ваш рассказ как-нибудь в другой раз, - произнес курьер и шатаясь поднялся с места. - Я надеюсь найти свежую лошадь в Чичестере. Время не терпит. Работайте же для великого дела или будьте вечно рабами. Прощайте.
Он вскарабкался на седло и помчался карьером далее по лондонской дороге.
- Ну, Михей, настало тебе время ехать, - торжественно сказал отец. - А ты, жена, не плачь, а лучше ободряй сына радостными словами и веселым .лицом. Мне нечего говорить тебе, чтобы ты сражался мужественно и безбоязненно за святое дело. Если война дойдет до этих мест, твой старый отец также сядет на коня и будет сражаться с тобою рядом. А теперь преклоним колена и будем умолять Всевышнего о том, чтобы Он ниспослал вам Свою помощь в этом трудном походе.
Мы все стали на колени в низкой комнате, и старик прочел горячую, страстную молитву о ниспослании победы. Даже теперь, после стольких лет, эта картина живо стоит перед моими глазами. Я вижу перед собою суровое морщинистое лицо отца. Он стоит на коленях, сдвинув брови, и в пламенной молитве сжимает свои мозолистые руки. Мать моя стоит на коленях рядом с ним; слезы струятся по ее доброму, кроткому лицу. Она с трудом сдерживает рыдания, боясь сделать ими мою разлуку с родным домом еще более тяжелой. Маленькие дети находятся уже в своей спальне наверху, и мы слышим топот их босых ног по полу. Саксон стоит на коленях, облокотясь руками на сиденье дубового стула. Его длинные ноги волочатся по полу, а лицо он закрыл руками. При колеблющемся свете висячей лампы я гляжу на предметы, знакомые мне с самого детства: на скамью перед очагом, на стулья с высокими спинками и жесткими ручками, на чучело лисицы над дверью, на картину, изображающую христианина, который, стоя на горе Веры, смотрит на Обетованную Землю. Все это, взятое в отдельности, пустяки, но вместе составляет то удивительное целое, которое мы называем своим домом. Свой дом - это всемогущий магнит, который привлекает сердце скитальца из самых дальних концов земли. Увижу ли я этот уголок, или мне придется его видеть только во сне? Да, я оставлял это тихое убежище и шел навстречу буре.
Молитва была кончена. Все мы встали, за исключением Саксонг, который с минуту, а то и более, продолжал стоять на коленях, закрыв руками лицо. А затем он быстро вскочил на ноги. Я сильно подозреваю, что Саксон во время молитвы заснул, но сам он объяснял, что стоял на коленях несколько дольше потому, что читал добавочную молитву.
Отец возложил на мою голову руку и призвал на меня благословление неба. Затем он отвел в сторону Саксона, и я услыхал звон золота. Из этого я заключил, что отец дал Саксону денег на дорогу. Мать прижала меня к своему сердцу и всунула мне в руку небольшой листок бумаги.
- Эту бумажку ты прочти в свободное время, - сказала она, - я буду счастлива, если ты станешь исполнять наставления, которые на ней написаны.
Я обещал матери исполнить ее просьбу, а затем, вырвавшись из ее объятий, вышел на темную деревенскую улицу. Мой длинноногий товарищ следовал за мной.
Было около часа утра, и все жители села давно спали. Мы миновали «Пшеничный Сноп» и дом старого Соломона. Что бы сказали мои друзья, если бы увидели меня в полном воинском снаряжении? Вот и дом Захарии Пальмера. Конечно, и он спит. Но нет, дверь внезапно растворилась, и плотник выбежал на улицу. Его длинная белая борода развевалась, так как дул свежий ночной ветер.
- Я ждал вас, Михей! - воскликнул он. - Мне говорили о высадке Монмауза, и я догадался, что вы не станете терять времени. Благослови вас Бог, мой мальчик, благослови вас Бог! У вас сильные руки, но мягкое сердце. Вы добры к слабым и суровы к угнетателям. Знайте, что любовь и молитвы всех тех, кто вас знает, будут с вами.
Я пожал его протянутую руку, и мы двинулись далее. Не раз я оглядывался назад. Старик продолжал стоять, говоря нам свои добрые пожелания. Это был последний человек, которого я видел в своей родной деревне.
Через поля мы добрались до дома Витера, того фермера-вига, у которого находились наши лошади. Здесь Саксон надел кольчугу и каску. Лошади ожидали нас уже оседланные и взнузданные, ибо отец, как только узнал о высадке Монмауза, сейчас же дал знать Витеру, что лошади скоро понадобятся. В два часа утра мы, вооруженные и верхами, уже подъезжали к Портсдаунской горе, направляясь в мятежный лагерь. |
