- Ну, что вы, галстук прекрасный, - ответил я, - как это вы можете заниматься в такое время пустяками?
- Пустяками? - сердито воскликнул баронет. - Это, по-вашему мнению, пустяки? Ну да, впрочем, спорить с вами в данном случае бесполезно. Ваш деревенский ум никогда не постигнет важности, которая заключается в этих, по вашему мнению, пустяках. Вы не знаете, какое душевное спокойствие присуще человеку, который сознает, что его туалет находится в полном порядке. В противоположном же случае вы чувствуете себя неловко и скверно. Впрочем, все зависит бт привычки, а я имею эту привычку. Я вроде кошек, которые то и дело облизывают себя. Скажите, Михей, хорошо ли я посадил мушку над бровью? Ну вот, вы даже не можете сказать, хорошо ли это или плохо! Вы понимаете во всем этом не больше нашего нового друга, рыцаря Мэрота. Наливайте-ка себе вина.
- Ваша рота ждет вас около церкви, - сказал я, - я видел, как она туда направлялась.
- Ну, каковы мои мушкетеры? - спросил баронет. - Вид у них приличный? Косы напудрены?
- Не успел рассмотреть. Я видал, как они устраивали свои фитили.
Сэр Гервасий, обрызгивавший себя духами, произнес:
- Жаль, что у них не у всех мушкеты с курками. Мушкеты с фитилями - скверная штука. Много хлопот с ними, и стрельба медленная. Как? Вы еще не выпьете вина?
- Нет, спасибо, довольно.
- Ну, в таком случае я надеюсь на майора: может быть, он поможет мне докончить эту бутылку. Бутылка мне, конечно, не в диковинку, но на нынешнюю ночь я должен сохранить себя в полной свежести. Пойдемте вниз, надо взглянуть на наших солдатиков.
Когда мы вышли на улицу, было десять часов вечера. Голоса проповедников и крики народа замерли, и полки уже стали по своим местам. Повсюду господствовало суровое молчание. Безмолвные ряды войск освещались немногими фонарями и светом, лившимся из окон. Из-за волнистых облаков выглядывал месяц и обливал улицы своими белыми, холодными лучами. Время от времени луна скрывалась. В северной части небосклона играли странные полосы света, - точно гигантские пальцы двигались по небу. То было северное сияние, чрезвычайно редкое явление в южных графствах Англии. Появилось северное сияние в знаменательный момент. Суеверные солдаты указывали друг другу на его огни и истолковывали значение этого небесного явления. Некоторые сравнивали это сияние с огненным столпом, который вел Израиля через пустыню в обетованную землю. Все тротуары и окна домов были запружены женщинами и детьми. Весь этот народ глядел на странный, причудливый блеск сияния и испускал крики, в которых слышались страх и удивление.
Когда мы приближались к полку, Саксон, встретивший нас, сказал:
- На колокольне Святой Марии пробило половина одиннадцатого. Надо бы дать что-нибудь людям.
- На дворе гостиницы я видел большой бочонок зойландского сидра, - ответил сэр Гервасий, послушайте, Дауан, возьмите эту зблотую цепочку, отдайте хозяину, а бочку с сидром привезите сюда. Нужно, чтобы каждому достался полный ковш напитка. Пусть меня утопят, если я поведу в бой людей, у которых в желудках нет ничего, кроме воды.
- Ну, воды-то многие из нас запросят еще до наступления утра, - произнес Саксон.
Человек двадцать пикейщиков направились в гостиницу за сидром.
- Чертовски холоден здешний болотный воздух, - продолжал Саксон, - прямо кровь в жилах стынет.
- Мне холодно, и Ковенанту тоже, глядите-ка, как он топочет от холоду, - ответил я. - Знаете, что время у нас еще есть, пройдемтесь вдоль линий войск.
- Что же, поедемте, - с удовольствием согласился Саксон, - лучшего ничего и придумать нельзя.
Мы тряхнули поводьями и двинулись вперед. Кони звонко стучали подковами по камням мостовой, высекая из нее огонь.
Позади конницы, в длинном ряду, начавшемся у Истоверских ворот и тянувшемся через мост. Высокую улицу, Коричилль и церковь к Пик-Кроссу, стояла наша пехота, молчаливая и угрюмая. Тишину нарушали по временам женские голоса, окликавшие из окон родственников. На ружейных дулах и лезвиях кос играл неверный лунный свет. Всюду мы видели неподвижные, спокойные, суровые лица. Здесь были и мальчики без признаков растительности на щеках, и старики с седыми бородами, спускавшимися до пояса. Но у всех было одинаковое настроение. Эти люди были проникнуты непреклонным мужеством и не знающей никаких препятствий решимостью. Я снова увидал и рыбаков, уроженцев юга, и свирепых обитателей Мендипса, и диких охотников Порлокской бухты и Майнкэда, и экемурских контрабандистов, и лохматых жителей Акебриджского болота, и квантокских горцев, и девонширских мануфактурных рабочих, и скотоводов Бэмптона, и красномундирных милиционеров, и плотных горожан Таунтона. Душой всего этого ополчения были храбрые крестьяне долин, просто и бедно одетые. Они засучили рукава своих темных курток до локтя, и я глядел на их темные, жилистые руки. Крестьяне всегда засучивают рукава, собираясь делать какую-нибудь трудную работу.
Я вот с вами говорю обо всем этом, милые дети, и мне кажется, что полстолетия, протекшего с тех пор, словно не бывало. Время исчезает, словно утренний туман, и я снова еду по извилистым улицам Бриджуотера и снова любуюсь сомкнутыми рядами моих товарищей по оружию. Храбрые это были люди! Онидоказали собственным примером, как мало нужно англичанину, чтобы превратиться в воина. Великие воины родятся и растут в спокойных, мирных деревушках, которые расположены на залитых солнечными лучами сомерсетских и девонских лугах. Представьте себе, дети, что когда-нибудь Англию застигнет черный день, что ее войска будут разбиты и она очутится безоружная во власти своих врагов. Вот тогда-то Англия и вспомнит, что каждая деревня ее есть военная казарма и что настоящая английская сила заключается в непреклонном мужестве и гражданском самоотвержении населяющих ее людей. Это главный источник нашей народной силы, любезные внучата!
По мере того как мы продвигались вперед, солдаты, различавшие в темноте высокую, худую фигуру Саксона, приветствовали его сливающимися в сплошной гул приветствиями. Когда мы вернулись к своему полку, было ровно одиннадцать часов. В этот самый момент король Монмауз вышел из гостиницы, в которой квартировал, и, сев на коня, двинулся во главе своего штаба вдоль по Высокой улице. Салюты были запрещены, и войска приветствовали короля молчаливо, махая в воздухе шляпами и оружием. Прием был сделан Монмаузу восторженный.
В поход двинулись тоже безмолвно. В рога не трубили, а повиновались команде начальников. Стук и шум движущихся ног становился все слышнее и слышнее, и вот наконец стоявшие перед нами отряды тронулись с места. Наступила и наша очередь; наконец и мы двинулись в путь, который для многих из нас был последним.
Дорога наша шла через Паррет и даже через Истовер. Мы шли по извилистому пути мимо того места, где погиб Деррик, и мимо одинокой хижины, в которой жила маленькая девочка.
За хижиной дорога превращается в узкую тропинку, вьющуюся по лощине; над болотом висел густой туман; особенно он густ был в ложбинах. И город, который мы покинули, и деревушки, к которым мы приближались, были окутаны этим непроницаемым белым покровом. Изредка этот туман на мгновение рессеивался, и тогда я различал в слабом месячном свете черную, извилистую полосу, которая, блистая сталью, ползла вперед. Это была наша армия. Знамена из грубой белой материи развевались в холодном воздухе. Направо от нас виднелось громадное зарево. Наверное, танжерские дьяволы подожгли какую-нибудь ферму и грабили ее.
Двигались мы медленно и осторожно. Сэр Стефен Таймвель предупредил нас, что равнина пересекается во многих местах большими канавами, или рейнами, которые перейти можно только с трудом. Эти реины роют с целью осушки болот, и они бывают пополам с грязью и водой. Через такой рейн не переправишься даже на лошади. Мосты через эти канавы прокладываются узкие, и нам приходилось останавливаться и ждать очереди. Наконец мы переправились через два главных рейна - Черный и Лангмурский. Солдат остановили и построили в боевой порядок. Теперь это было необходимо, ибо мы находились в непосредственном соседстве с королевским лагерем. До сих пор наше предприятие увенчалось полным успехом. Мы были в полумиле от неприятеля, и никто нашего приближения пока не заметил. По крайней мере, неприятельских разведчиков нигде не было видно. Очевидно, неприятель относился к нам с полным пренебрежением. Ему и в голову, конечно, не приходило, что мы можем напасть на него первые. Да, поведение Фивершама в эту ночь было таково, что он вполне заслуживает поражения. |