Теперь мне пришлось ехать по дороге, пролегавшей среди этих неприютных скал. Дикие это места, и населены они дикарями рыболовами и пастухами. Я проезжал мимо их убогих хижин. Иногда, заслышав стук лошадиных копыт, хозяева выходили на порог и отпускали на мой счет грубые, во вкусе английского запада, шуточки. Наконец наступила темная ночь. В горах стало еще холоднее, чем прежде. О присутствии людей я узнавал только по изредка мелькавшим огонькам, светившимся в окнах далеких горных хижин. Теперь дорога шла по морскому берегу, и несмотря на то, что берег был очень высок, волны бурного прилива по временам захлестывали дорогу. Я стал чувствовать во рту соленый вкус, воздух был напоен глухим ревом моря. Только изредка этот рев прерывался дикими, пронзительными криками морских птиц, которые носились надо мной в темноте, белые, странные, похожие на призраки. Уж не души ли это людей, ушедших в загробный мир?
Ветер с запада дул короткими, быстрыми, злыми порывами. Вдалеке светился огонь маяка. Этот свет то горел ярче, то слабел, то был явственно виден, то совсем исчезал. Море в канале бушевало вовсю.
Двигаясь по этой мрачной и дикой пустыне, я стал думать о прошлом. Я вспомнил об отце, матери, старом плотнике и Соломоне Спренте. Затем я перешел к Децимусу Саксону. Что за странный характер у этого человека? Он весь соткан из противоречий. Многое в нем достойно уважения и удивления, но по временам он был совсем отвратителен. Люблю ли я Саксона или нет? На этот вопрос я не .мог ответить и перешел к своему верному другу Рувиму и его любви к хорошенькой пуританке. Затем я стал думать о сэре Гервасии и о том, как он разорился. От сэра Гервасия я перешел к мыслям о нашей армии вообще и стал решать вопросы о том, может ли рассчитывать на успех наше восстание или же нет? Таким образом я добрался до самого себя, вспомнил о том, что на меня возложено очень важное поручение и что мне грозят многие и непредвиденные опасности.
Размышляя о всех этих вещах, я стал дремать, сидя в седле. Я уже начал чувствовать усталость от путешествия,» и, кроме того, меня убаюкивал однообразный говор моря. Я даже успел увидеть сон; приснилось мне, будто Рувима Локарби коронуют королем Англии. Руфь Таймвель надевает на него корону, а Децимус Саксон старается в это время застрелить моего друга пузырьком эликсира Даффи.
И вдруг во время этих грез я был моментально сброшен с седла и, лишившись наполовину сознания, упал на каменную дорогу.
Я был настолько оглушен и разбит этим внезапным падением, что не заметил, как ко мне приблизились какие-то темные фигуры. Эти люди наклонились ко мне, и в моих ушах зазвучал их грубый смех. Несколько минут я никак не мог сообразить, где я нахожусь и что со мной случилось. Наконец, когда я очнулся и попытался подняться, оказалось, что мои руки и ноги связаны веревкой. Я сделал страшное усилие, высвободил одну руку и хватил по лицу одного из державших меня людей. Но вся шайка сейчас же навалилась на меня - их было около дюжины. Одни меня били и толкали, а другие вязали. Это ими было сделано так умело, что я скоро очутился в совершенно беспомощном положении. Я решил покориться. Я был слишком ослаблен падением, и о сопротивлении мне не приходилось думать. Я не стал поэтому обращать внимания на удары, которыми они меня угощали, и лежал на земле угрюмый и молчаливый. Мрак царил полный, и я не видел даже лиц напавших на меня .людей. Я не мог даже предположить, кто они такие и как они меня сшибли с седла. Вблизи затопала лошадь, и я понял, что Ковенант, как и его хозяин, попал в плен.
- Ну, кажись, голландец Пит получил все, что ему причиталось на этом свете, - раздался чей-то сиплый, грубый голос, - он лежит как бревно на дороге. Надо полагать так, что издохнет.
- Бедный Пит! - ответил кто-то. - Не играть ему, стало быть, в картишки и не пивать коньяку!
- Ну, этти ти фрешь, мой тарогой дрюг! - ответил слабым голосом сбитый мною с ног человек, - я тепе докажу, што я шив. Тафай мне бутилка.
Первый голос снова заговорил:
- Скажем так: Пит умер, и его похоронили, но берегись ты говорить при покойнике о спиртных напитках - мигом воскреснет. Дай-ка ему, Дикон, из своей бутылочки супцу.
В темноте послышалось продолжительное и громкое бульканье, а затем пьющий человек вздохнул и более твердым голосом заговорил:
- Шорт возьми! Как этта он мине утарил, я витиль звезд, ошень мноко звезд. Такого мноко звезд никахда не бывайт. Карошо, што на моей копф била шапк, а то он бил моя калава как книлой бочка. Он здорова дирется, тошно лошать зильный..
В это время из-за утеса выглянул месяц, и место происшествия оказалось облитым его ясными, холодными лучами. Я глянул вверх и увидал, что поперек дороги, на расстоянии приблизительно футов семи от земли, была протянута толстая веревка, прикрепленная к деревьям. Этой веревки в темноте я не мог бы заметить даже и в том случае, если бы не дремал. Ковенант прошел под веревкой, а мне она пришлась прямо в грудь и со страшной силой сбросила меня на землю. Я был в крови - порезался ли я, падая на землю, или же это было следствие полученных мною ударов, не знаю, но из затылка у меня лилась тонкой струйкой кровь и заливала мне шею. Я, однако, не делал попыток двигаться и ожидал дальнейших событий. Мне очень хотелось узнать, к кому это я попал в руки. Всего больше я боялся, что у меня отберут пакет и что мне не придется выполнить поручение Монмауза. Я решительно не мог предвидеть, что буду обезоружен без борьбы и что бумаги, доверенные мне, будут так легко отобраны. Думая об этом, я густо покраснел от стыда, и в висках застучала кровь.
Шайка, взявшая меня в плен, состояла из грубых бородатых людей в меховых шапках и бумазейных куртках. У всех у них были портупеи из буйволовой кожи, на которых болтались короткие тесаки. Лица у них были темные, точно высушенные солнцем, сапоги у всех были высокие, что позволяло думать, что передо мной находятся охотники или моряки. Последнее было вероятнее, ибо друг с другом они разговаривали на грубом морском жаргоне. Двое стояли на коленях возле меня, держа меня за руки, а третий стоял, наведя взведенный пистолет прямо мне на голову. Остальные из них - семь или восемь - поднимали человека, которого я сшиб с ног. Лицо у этого человека было все покрыто кровью.
- Лошадь отвести к дяде Майкрофту! - произнес плотный чернобровый человек, бывший, по-видимому, атаманом шайки. - Это не драгунская кляча, а хороший, довольно чистых кровей конь. За него мы выручим не меньше шестидесяти монет. Ты, Пит, получишь свою часть из этих денег и можешь на них купить пластырь для своей рожи. Ишь она у тебя какая.
- Покади, вот я тибе, забачья нога! - крикнул голландец, грозя мне кулаком. - Ты осмелился ударить Питера, нанимаешь ли ты этто? Тн пролил крофь Питера, панимаешь ли ты? Погоди, узнаешь ти, кто я дакой!
- Заткни глотку, Пит! - прорычал один из товарищей. - Этот парень, конечно, чертово исчадие и погибнет он теперь, как ему подобает. Надо уничтожать таких подлецов, как он, но что касается тебя. Пит, ты с ним не вяжись. Если бы он был на свободе, он свернул бы тебе шею, как тетереву. И пришлось бы тебе кричать караул да звать на помощь, как тогда, помнишь, в Мартынов день? Небось не забыл, как испугался жены Купера Дика, приняв ее за акцизного чиновника?
- Этта он мине шея завернет? - воскликнул голландец, обалдевший от моего удара и выпитого коньяка. - А этта ми будим сматряйть! Эй ти, шорт, полютшай-ка, полютшай!
И, бросившись ко мне, голландец изо всей силы ударил меня тяжелым сапогом. Некоторые засмеялись, но человек, говоривший перед этим, дал голландцу тумака, так что тот отлетел прочь.
- Без шуток! - произнес он сурово. - Мы живем в Англии и поступаем по-английски. Лежачего у нас не бьют, а твоих голландских штук нам не требуется. Я тебе не позволю, амстердамская стерва, бить ногами англичанина. Повесить его, если шкипер прикажет, повешу сам, и с удовольствием повешу. Это другое дело. Ну а бить не дам. Попробуй-ка еще тронуть пленника, я тебе пропишу лекарство, ей-Богу, пропишу.
- Ладно-ладно, Дикон, - успокоительно произнес атаман шайки, - мы все знаем, что Пит - драться не мастер, но зато Пит хорошо знает морское дно. Правда, Пит? Ты на этот счет молодчина, порядок любишь. |