Этот окрик Саксона имел следствием то, что толпа подняла страшный крик и гам. Вокруг нас толпились люди, мелькали злобные лица, сверкали злые глаза, там и сям блестело оружие, откуда-то появившееся. Сперва в этом реве ничего нельзя было разобрать, но вскоре стали раздаваться явственные восклицания:
- Долой папистов!
- Долой идолопоклонников!
- Поразим сих еретиков окаянных!
- Долой их!
- Убивайте этих филистимлян, гордящихся своими конями!
Над нашими головами просвистел сперва один камень, а затем другой. В видах самозащиты мы обнажили сабли.
И вот через толпу пробился высокий пастор, которого мы заметили еще прежде, и начал успокаивать толпу. Благодаря величественной осанке и громовому голосу это ему удалось. Когда крики утихли, пастор обратился к нам и вопросил:
- Кто вы такие? Стоите ли вы здесь за дело Господа или же поклоняетесь Ваалу? Кто не с нами, тот против нас.
- Что вы разумеете под Господом и под Ваалом, преподобный сэр? - спросил сэр Гервасий Джером. - Мне кажется, мы объяснимся гораздо скорее, если вы перестанете говорить по-еврейски и изъяснитесь с нами на простом английском языке.
Пастор, покраснев от гнева, ответил:
- Теперь не время для легкомысленных слов. Если вы хотите сберечь свои шкуры, то отвечайте, за кого вы сражаетесь: за кровавого узурпатора Иакова Стюарта или же за его высокопротестантское величество короля Монмауза?
- Как! Он уже успел стать королем?! - воскликнул Саксон. - Узнайте же в таком случае, что мы являемся четырьмя недостойными сосудами, едущими предложить свои услуги делу протестантизма.
- Врет он, добрый мистер Петтигрью, подло лжет! - воскликнул здоровый мужик, стоявший недалеко от пастора. - Разве добрые протестанты надевают на себя такие шутовские одеяния? Глядите-ка...
И, указывая на сэра Гервасия, здоровенный мужик продолжал:
- Это явный амалекитянин, что явствует из его одежды. Одет он как подобает жениху римской блудницы. Мы должны поразить их копием.
- Благодарю вас, уважаемый друг, - произнес сэр Гервасий. - если бы вы стояли ближе ко мне, я поблагодарил бы вас еще чувствительнее за мнение, высказанное вами обо мне.
- Ну, а чем же вы докажете, что вы нг состоите в услужении у узурпатора и не направляетесь вперед для утеснения верных? - спросил снова пуританский священник.
- Но я уже вам объяснил, милый человек, - нетерпеливо ответил Саксон, - что мы едем из Гэмпшира для того, чтобы сражаться с Иаковом Стюартом. Ведь мы же едем с вами в лагерь Монмауза, каких вам еще надо доказательств?
- Кто вас знает? Может быть, вы лжете, чтобы освободиться от нас, - ответил пастор, посоветовавшись шепотом с двумя крестьянами, которые играли, по-видимому, роль вождей. - Мы вам предлагаем следующее: идите вместе с нами, но наперед отдайте нам ваши сабли, пистолеты и прочие телесные орудия.
- Но я уже вам объяснил, милый человек, - сказал наш руководитель, - кавалер, охраняющий свою честь, не может отказаться от своего оружия и свободы. Кларк, становитесь рядом и рубите первого мерзавца, который к нам сунется.
Толпа подняла бешеный крик. В воздухе взвились дубины, засверкали острия кос, но священник снова успокоил свою паству и обратился ко мне.
- Кажется, я не ослышался? - сказал он. - Вас зовут Кларк?
- Да.
- А ваше христианское имя?
- Михей.
- Место жительства?
- Хэвант.
Пастор говорил шепотом с крестьянином, стоявшим с ним рядом. Это был человек с седой бородой, лицо у него было суровое, жесткое. Одет он был в черную клеенчатую куртку.
Поговорив с этим человеком, пастор снова обратился ко мне:
- Если вы действительно Михей Кларк из Хэванта, то вы можете мне назвать по имени опытного воина, который долго сражался в Германии и должен был прибыть с вами в лагерь верных.
- А это вот он самый, - ответил я, - зовут его Децимус Саксон.
- Верно ведь, верно, мистер Питтергрью, - воскликнул старый крестьянин, - Дик Румбальд это самое имя и называл. Он сказал, что с ним приедет или сам старик Кларк, или его сын. Ну, а кто это такие?
- А это мистер Рувим Локарби тоже из Хэванта, а рядом сэр Гервасий Джером. Оба они едут охотниками служить герцогу Монмаузу.
- В таком случае рад встрече с вами, - сердечно сказал храбрый священник. И затем, обращаясь к толпе, он крикнул:
- Друзья, за этих господ я отвечаю! Они на стороне честных людей и идут защищать святое дело.
Едва пастор произнес эти слова, как бешенство толпы сменилось неописуемым восторгом. Крестьяне ликовали и осыпали нас преувеличенными похвалами и лестью. Теснясь около нас, они гладили наши сапоги, держали нас за камзолы, жали нам руки и призывали на нас благословение. Пастору с великим трудом удалось освободить нас от любезностей толпы, и крестьяне снова двинулись в путь. Мы ехали посреди них, причем пастор шел между мной и Саксоном. Рувим немедленно же сострил, что пастор по своей фигуре является самым подходящим посредником между мной и Саксоном. И действительно, он был выше меня ростом, но не так широкоплеч, как я. Саксон, наоборот, был ростом выше пастора, но в плечах пастор был шире искателя приключений. Лицо у пастора было длинное, худое, со впалыми щеками, брови были густые, щетинистые, глаза сидели глубоко в орбитах и имели грустное выражение, но, когда пастором овладевал религиозный порыв, эти меланхолические глаза начинали блестеть и становились дикими.
- Зовут меня, джентльмены, Иисус Петтигрью, - произнес он, - я недостойный работник в винограднике Господа и свидетельствую об Его святом завете голосом и мышцею своей. Сие мое верное стадо я веду на запад, дабы они были готовы к жатве в час, когда всевышнему угодно будет собрать своих верных людей. |