- А пока мой товарищ вернется, сэр Герваснй, - сказал я. - пожалуйста, расскажите, если только это нам нетяжело, как это стряслось над нами несчастие, которое вы переносите с таким философским спокойствием?
- Старая история! - ответил он, обмахивая табак с обшитого кружевами батистового носового платка. - Старая-старая история! Мой добрый гостеприимный отец. баронет, жил постоянно в деревне и нашел, по всей вероятности, что кошелек у него слишком туг. И вот он отправил меня в столицу, чтобы сделать из меня человека, как он говорил. Ко двору я был представлен совсем молодым мальчиком, и так как у меня был дерзкий язык и развязные манеры, то на меня обратила внимание королева, и я был произведен в пажи. На этой должности я оставался, пока не вырос, а затем уехал к отцу в деревню Но черт возьми! Скоро я почувствовал, .что снова должен возвращаться в Лондон. Я слишком привык к веселой придворной жизни, и отцовский дом в Бетальфорде казался мне скучным, как монастырь. Я вернулся в Лондон и сошелся там с веселыми ребятами. В нашей компании были такие люди. как Томми Лаусон, лорд Галифакс, сэр Джансер Лемарк, маленький Джордж Чичестер и старый Сидней Годольфин из министерства финансов. Да, Годольфин, несмотря на свои степенные манеры и умение составлять замысловатые бюджеты, любил покутить с молодежью. Он присутствовал так же охотно на петушинных боях, как и в комитете изыскания новых средств. Ах, веселая это была жизнь, покуда она тянулась! И будь у меня еще другое состояние, я бы и его спустил вот точно таким же манером. Это, знаете, такое же чувство, точно слетаешь на санках с ледяной горы. Сперва человек спускается довольно медленно и воображает, что может взобраться снова наверх или остановиться. А затем вы мчитесь все быстрее и быстрее и слетаете на дно, где и терпите крушение около скал разорения Четыре тысячи годового дохода было...
- И неужели же вы прожили четыре тысячи фунтов годового дохода? - спросил я.
- Черт возьми, молодой человек! Вы говорите об этой ничтожной сумме, как о каком-то несметном богатстве. Да но всей нашей компании я был самый бедный! Не только Ормонд или Букингам с их двадцатьютысячными доходами, но даже шумливый Дик Тальбот мог меня заткнуть за пояс. Но, как я ни был беден, я должен был иметь собственную карету, запряженную четверкой, дом в городе, лакея в ливрее и конюшню, набитую битком лошадьми. Я шел за модой, я должен был иметь собственного поэта и бросать ему гинеи пригорошнями за то, чтобы он посвящал мне свои стихотворения. Бедный парень, наверное, он один и жалеет о моем разорении. Наверное, его сердце стало так же тяжело, как и его стихи, когда он узнал о моем отъезде. Я возблагодарю Бога, если ему удалось заработать несколько гиней, написав на меня сатиру. Эта сатира нашла бы хороший сбыт среди приятелей. Боже мой! Ведь мои утренние приемы прекратились и куда денется весь этот народ, который я принимал? Меня посещал и французский сводник, и английский скандалист, и нуждающийся литератор, и непризнанный изобретатель. Я никого из них не отпускал без подачки. Вот теперь я от них благополучно отделался. Горшок с медом разбит, и мухи разлетелись.
- Ну, а ваши благородные друзья? - спросил я. - Неужели никто из них не пришел вам на помощь в несчастье?
- Ну, как сказать! Во всяком случае, я не имею права жаловаться, - произнес сэр Гервасий. - Все это в большинстве случаев отличные ребята. Если бы я захотел, чтобы они надписывали бланки на моих векселях, то каждый из них проделывал бы эту операцию до тех пор, пока мог держать в руках перо. Но черт меня возьми! Не люблю я злоупотреблять товарищами. Они могли бы, кроме того, найти мне какую-нибудь должность, но в этом случае мне пришлось бы играть вторую скрипку. А я уж привык быть на первом месте и дирижировать оркестром. В чужой среде я готов занять какое угодно место, хотя бы самое низменное. Но столица - другое дело. Я хочу, чтобы в столице память обо мне сохранилась неприкосновенной.
- Вот вы говорили, что хотите поступить в слуги, - сказал я. - Это совершенно немыслимо. Мой друг ведь только шутил. Мы - простые деревенские люди и в слугах нуждаемся так же мало, как в поэтах, о которых вы рассказывали. С другой стороны, если вы хотите примкнуть к нашей компании, мы возьмем вас с собою. Вы будете делать дело куда более подходящее, чем завивание парика или приглаживание бровей.
- Ну-ну, мой друг! - воскликнул молодой дворянин. - Не говорите с таким преступным легкомыслием о тайнах туалета. Я, напротив, нахожу, что вам было бы очень полезно ознакомиться с моим гребешком из слоновой кости. Знаменитая прохладительная вода Морери, так прекрасно очищающая кожу, тоже принесла бы вам большую пользу. Я сам всегда употребляю эту воду.
- Я очень вам обязан, сэр, - ответил Рувим, - но нам не нужно воды Морери. Мы привыкли довольствоваться обыкновенной водой, посылаемой нам Провидением.
- А что касается париков, - добавил я, - то парик дан мне самой госпожой природой, и менять его я не намерен.
Щеголь поднял свои белые руки к потолку и воскликнул:
- Готы! Варвары! Настоящие варвары! Но я слышу в коридоре тяжелые шаги и звяканье оружия. Если не ошибаюсь, то это ваш друг, рыцарь с гневным характером.
И действительно, это был Саксон. Он вошел в комнату и объявил нам, что лошади готовы и что пора ехать. Отведя в сторону Саксона, я рассказал ему шепотом, что произошло между нами и незнакомцем. А затем я привел ему те же соображения, в силу которых я счел возможным пригласить сэра Гервасия ехать с нами. Выслушав меня, старый солдат нахмурился.
- Что нам делать с таким щеголем? - проворчал он. - Военная жизнь трудна. Придется терпеть очень многое. Он для этого не годится.
- Но вы же сами сказали, что Монмауз нуждается во всадниках, - ответил я, - а это, по-видимому, опытный рыцарь. По всей видимости, это человек отчаянный и готовый на все. Почему бы нам его не завербовать?
- Сомневаюсь я, вот что! - сказал Саксон. - Видали вы этакие красивые подушечки? На вид очень хороши, а набиты отрубями и всякой дрянью. Не оказался бы и этот молодец такой же подушечкой. А впрочем, что же, возьмем его, пожалуй. Уже одно его имя сделает его желанным гостем в лагере Монмауза. Я слышал, что претендент очень недоволен равнодушием к восстанию дворянства.
Я, продолжая говорить шепотом, сказал:
- Мы в брутонской гостинице нашли нового товарища, а я боялся другого, а именно, что один из нас застрянет в Брутоне.
- Ну нет, - улыбнулся Саксон, - я подумал хорошенько и изменил намерение, об этом, впрочем, поговорим после... - И, обращаясь к новому товарищу, он громко произнес: - Итак, сэр Гервасий Джером, вы едете с нами. Мне это очень приятно, но вы должны дать слово, что ранее суток вы не будете спрашивать о том, куда мы едем. Согласны на это условие?
- От всего сердца, - воскликнул сэр Гервасий.
- В таком случае надо выпить стаканчик для закрепления союза, - сказал Саксон, поднимая стакан.
- Я пью за здоровье всех вас, - ответил щеголь, - да здравствует честный бой, и да победят достойные победы!
- Donnerblitz, молодой человек, - сказал Саксон, - я вижу, что под вашими красивыми перышками скрывается мужественная душа, и начинаю вас любить. Дайте мне вашу руку.
Громадная темная лапа наемного солдата схватила деликатную руку нашего друга, и товарищеский союз был заключен.
Затем мы уплатили по счету и сердечно распростились с вдовой Гобсон. Мне показалось, что она при этом глядела на Саксона не то с упреком, не то ожидая чего-то. Затем мы сели на лошадей и двинулись в путь. Толпа горожан глядела на нас и кричала «ура», провожая в путь-дорогу. |
