- Ага! Вам везет. Вы едете на войну в обществе такого опытного кавалера. Я предположил, что вы едете на войну, потому что вы одеты и вооружены таким образом, что мое предположение вполне естественно.
- Мы действительно едем на запад, - ответил я сдержанно. В отсутствие Саксона я боялся много разговаривать.
- Зачем же вы туда едете? - продолжал спрашивать молодой дворянин. - Хотите ли вы, рискуя своей жизнью, защищать корону короля Якова, или же вы соединяете свою судьбу с этими плутами из Девоншира и Сомерсета? Черт возьми! Как я ни уважаю вас, господа, но я не стал бы на вашем месте защищать ни короля, ни этих шутов.
- Смелый вы человек, - ответил я. - Разве можно высказывать так откровенно свои мнения в деревенском трактире? Вот, например, вы непочтительно отзываетесь о короле: стоит кому-нибудь сделать на вас донос ближайшему мировому судье, и ваша свобода, а то и ваша жизнь окажутся в опасности.
Наш новый знакомый постучал пальцами об стол и воскликнул:
- Свобода и жизнь для меня стоят не более апельсиновой корки! Сожгите меня, если бы я не хотел перекинуться несколькими словами с каким-нибудь неуклюжим деревенским судьей. Судья этот, наверное, окажется отчаянным дуралеем, которому всюду грезятся паписткие заговоры. В конце концов он посадил бы меня в тюрьму, и я очутился бы в положении героя поэмы, недавно сочиненной Джоном Драйдером. Прежде, в дни якобитов. мне не раз приходилось отсиживать за стычки с полицией. Но тут будет гораздо более серьезная драма. Меня будут обвинять в государственной измене: на сцену появятся эшафот и топор. Разве это не прелесть?
- А в качестве пролога к этой драме вас подвергли бы пытке раскаленными щипцами, - сказал Рувим. - Вот уж никогда не видал человека такого, как вы, который хотел бы быть казненным!
- Разнообразие необходимо, - произнес сэр Гервасий, наливая в стаканы. - Сперва, господа, выпьем за девушек, которые близки нашим сердцам. А затем выпьем за сердца, близкие к женщинам. Война, вино и женщины - вот что главное. Без этого жизнь была бы невыносимой. Однако вы не ответили мне на мой вопрос.
- Скажу вам откровенно, сэр, - ответил я, - вы с нами вполне искренни, но я не могу ответить вам прямо на ваш вопрос без разрешения того господина, который только что вышел из комнаты. Наша краткая беседа очень приятна, но теперь опасное время. Поспешная откровенность может привести к раскаянию.
- Эге, да это сам Даниил возродился! - воскликнул наш новый знакомый. - Из таких юных уст я слышу такие древние слова. Я пари держу, что вы на пять лет моложе меня, окаянного повесы, и однако, вы говорите как все семь мудрецов Греции. Знаете что, возьмите меня к себе в лакеи!
- В лакеи? - воскликнул я.
- Ну да, лакеем, слугой. Я в своей жизни имел столько слуг, что теперь пришла и моя очередь сделаться слугою. А лучшего, чем вы, барина мне и не нужно. Но, ей-Богу, поступая на место, я должен описать вам свой характер и рассказать все, что я умею делать. Плуты, которых я нанимал, поступали всегда таким образом. По правде сказать, я, впрочем, редко слушал их рассказы. Что касается честности, кажется, я довольно честен. Теперь трезвость: полагаю, что Анания, Азария и Мисаил меня бы не признали. Надежен ли я? Кажется - да. Постоянен ли? Гм!.. гм!.. Да, я постоянен, как флюгер. Благими намерениями я вообще, молодой человек, преисполнен, но намерений этих не исполняю. Такие мои недостатки. Во-первых, у меня крепкие нервы, если не считать иногда тошноты по утрам. Я очень весел. Тут я каждому дам вперед. Я умею танцевать сарабанду, менуэт и коранто. Я умею драться на рапирах, ездить верхом и петь французские песенки. Великий Боже! Кто когда слыхал о таком образованном лакее! В пикет я играю, как никто в Лондоне. Так, по крайней мере, сказал сэр Джордж Эридж, когда я выиграл у него тысячу фунтов в Грум-Партере. Но чувствую сам, что все эти достоинства бесполезные. Чем же мне похвалиться? Ах, черт возьми, я совсем было позабыл! Я великолепно умею варить пунш и жарить курицу на вертеле. Конечно, это немного, но зато я умею это делать хорошо.
- Право, добрый сэр, - ответил я с улыбкой, - все эти ваши совершенства никуда не годятся для того места, которое вы ищите. Но вы, конечно, шутите. Неужели вы серьезно можете снизойти до этого положения?
- Совсем не шучу, совсем не шучу! - воскликнул он серьезно. - «Мы люди и нисходим в ничто», - как сказал Виль Шекспир. Одним словом, если вы хотите хвастаться тем, что у вас в услужении состоит сэр Гервасий Джером, знаменитый рыцарь и единственный владелец Бимам-Фордского парка, приносившего четыре тысячи фунтов годового дохода, то имейте в виду, что этот сэр Гервасий продается. Купить его может тот, кто ему больше понравится. Скажите только слово, мы потребуем другую бутылку хересу и заключим сделку.
- Но если у вас действительно есть такое прекрасное имение, - сказал я, - то зачем вы хотите идти на такую низкую должность?
- Виноваты в этом жиды, - жиды, о мой хитрый, но медленный в понимании господин! Все десять колен израилевых обрушились на меня. Жиды меня травили, преследовали, вязали по рукам и по ногам, грабили и, наконец, ограбили начисто. Подобно Агагу, царю амалекитян, я попал в руки избранного народа. Все мое отличие от Агага заключается в том, что евреи разрубили на куски не меня самого, а мое имение.
- Так, значит, вы потеряли все? - спросил Рувим, слушавший рассказ с широко открытыми глазами.
- Ну нет, не все, ни под каким видом не все! - воскликнул сэр Гервасий с веселым смехом. - У меня остался еще один золотой Иаков. Да еще одна или две гинеи в кармане. На пару бутылок хватит. Кроме того, у меня есть рапира с серебряной рукоятью, кольца, золотая табакерка и часы, купленные у Томпиона, под вывескою Трех Корон. Часы эти, держу пари, стоят не менее ста фунтов. Затем вы на моей особе видите остатки прежнего величия. Но все это стало уже очень тускло и бренно, как добродетель служанки. А вот в этом мешочке я берегу все то, при помощи чего я поддерживаю красоту и изящество своей бренной особы. Недаром же я считался одним из первых щеголей в Сен-Джемском парке. Вот глядите: это французские ножницы, это щеточка для бровей, а вот - коробочка с зубочистками, банка с белилами, мешочек для пудры, гребешок, пуховка и пара башмаков с красными подошвами. Чего человеку желать еще больше! Да еще, кроме того, я имею веселое сердце, сухую глотку и готовую на все руку. Вот и все мои запасы.
Мы с Рувимом смеялись, слушая, как сэр Гервасий перечислял предметы, спасенные им от крушения. Он, видя наше веселье, развеселился сам и стал громко, раскатисто хохотать.
- Клянусь мессой! - воскликнул он. - Мое богатство никогда не доставляло мне такого удовольствия, как мое разорение. Наливайте-ка стаканы!
- О нет! Мы больше не будем пить, - сказал я. - Нам придется сегодня вечером отправляться в дорогу.
Я боялся пить более, потому что нам двум, привыкшим к скромной жизни деревенским ребятам, нечего было и думать угнаться за этим опытным кутилой.
- Да неужели? - удивленно воскликнул он. - А я-то именно и считал предстоящее вам путешествие тем, что французы называют raison de plus. Хоть бы ваш длинноногий приятель вернулся, что ли. Я даже не прочь от того, чтобы он разрубил мне мое дыхательное горло в наказание за то, что я ухаживал за его вдовой. Я готон пари держать. что он не из тех, которые убегают от выпивки Черт возьми эту вельдширскую пыль! Никак не могу освободить от нее гной парик! |
