- Почему бы вам, - вмешался Мелоун, - не задать эти вопросы представителям мира духов и не довериться полностью их мнению?
- Все не так просто, как вы думаете, - ответил Мейли. - После смерти все мы сохраняем наши земные предрассудки, оказавшись в обстановке, которая в той или иной степени их отражает. Поэтому поначалу каждый живет своими прежними представлениями. Постепенно, с течением времени, дух расширяет свое представление о мире и в конце концов приобщается к всеобъемлющему символу веры, который подразумевает лишь братство людей и верховенство Господа. Но на это уходят годы. Во время сеансов мне доводилось слышать речи ярых фанатиков.
- И мне тоже, - поддержал Мелоун, - причем в этой самой комнате. Но что же души материалистов? Уж они-то не могут не перемениться!
- Я думаю, что их представления существенно влияют на их состояние, и они годами не проявляют никакой активности, ошибочно полагая, что жизнь уже кончена. Но в конце концов они просыпаются, понимают, сколько времени потеряли, и оказываются порой в первых рядах, поскольку обладают легким характером и руководствуются возвышенными идеалами, сколь бы ни были ошибочны их взгляды.
- Да, часто материалисты - это лучшие представители человечества, - заметил священник с подкупающей искренностью.
- Из них-то и пополняются больше всего ряды нашего движения, - сказал Смит. - Случается порой, что чувства говорят им о существовании разумной силы помимо них, и тогда они с достойным рвением начинают пропагандировать свое открытие. Вы, люди, обладающие верой и лишь прибавляющие к ней новое знание, даже представить себе не можете, что испытывает человек, живший в вакууме и неожиданно обретший нечто, способное заполнить его. Когда я встречаю простого честного парня, тщетно блуждающего в темноте, у меня руки чешутся ему помочь.
В этот момент появилась миссис Мейли с чаем, но разговор не затих. Такова уж особенность людей, изучающих возможности духа, что, встретившись, они затевают самый горячий обмен мнениями, - настолько интересна и многогранна эта проблема. Мелоуну стоило больших усилий перевести разговор на то, что являлось непосредственным поводом для его визита. Лучших советчиков ему было не найти, и все они сошлись на том, что для такого человека, как Челленджер, необходимо устроить показательный сеанс.
Где же лучше всего его провести? В этом вопросе не было разногласий: большая зала Духовного колледжа. была самым изысканным, самым удобным и во всех отношениях самым подходящим местом в Лондоне. Но когда? Чем скорее, тем лучше. Да любой спиритуалист, любой медиум ради такого случая, без сомнения, отложит все остальные дела.
Но вот загвоздка - кто же будет медиумом? Конечно, наилучший вариант - это кружок Болсоувера: он находится в частных руках, за него не надо платить, но Болсоувер - человек вспыльчивый, а Челленджер наверняка будет вести себя вызывающе и всем надоедать, так что сеанс может окончиться дракой и таким образом потерпеть провал. А этого ни в коем случае нельзя допустить. Может быть, отвезти его в Париж? Но кто возьмет на себя смелость позволить этому слону разгуляться в изысканном салоне доктора Мопюи?
- Да он просто вцепится питекантропу в горло, поставив под угрозу жизнь всех, кто окажется там, - сказал Мейли. - Это не подойдет.
- Вне всякого сомнения, самым лучшим медиумом в Англии, в которого могут воплощаться духи, является Бандерби, - заметил Смит. - Но некоторые его пристрастия... На него совершенно нельзя положиться!
- А почему? - спросил Мелоун. - Что он за человек?
Характерным жестом Смит щелкнул себя по горлу:
- Он пошел по дорожке, по которой прошел не один медиум до него.
- Но ведь это серьезный аргумент против нашего движения, - удивился Мелоун. - Разве может считаться благим дело, ведущее к подобным последствиям?!
- Как вы считаете, можно назвать благим делом, скажем, поэзию?
- Ну, разумеется!
- А вот, например, По был алкоголиком, Кольридж - наркоманом, Байрон - повесой, Верлен - извращенцем. Не следует смешивать дело и человека, призванного это дело воплощать. За талант подчас приходится расплачиваться неуравновешенностью характера, а выдающийся медиум еще более чувствителен, чем величайший талант. Некоторые медиумы - достойнейшие люди, а некоторые не вполне чистоплотны в быту, и не следует их за это порицать. Такая работа требует большой отдачи, поэтому им необходимы радикальные средства для восстановления сил. Порой они теряют контроль над собой, но профессиональные их свойства остаются неизменными.
- Это напомнило мне один эпизод, произошедший с Бандерби, - вмешался Мейли. - Вы, должно быть, его никогда не видели, - обратился он к Мелоуну. - Он очень забавный - маленький, кругленький, неуклюжий и такой толстый, что уже много лет не видел собственных башмаков. Когда выпьет, он еще забавнее. И вот как-то пару недель назад мне сообщают, что он напился где-то в баре и не может без посторонней помощи добраться домой. Мы с приятелем поспешили ему на выручку. С некоторыми приключениями, но все же дотащили его до дому, и тут ему взбрело в голову устроить сеанс! Мы пытались его остановить, да куда там, - он схватил с приставного столика рупор и неожиданно погасил свет. И только он это сделал, как сеанс немедленно начался, да так все хорошо у него выходило! Но тут вмешался Принсепс, его дух-проводник, - он выхватил рупор и начал колотить медиума, приговаривая: Ах ты, негодяй! Пьяница несчастный! Да как ты смеешь!... Рупор теперь весь во вмятинах. Бандерби с воплями бросился вон из комнаты, а мы пошли по домам.
- Ну уж, медиум вовсе не виноват, - сказал Мейсон. - Так вернемся к профессору Челленджеру - такой случай нельзя упускать!
- Как насчет Тома Линдена? Может быть, его пригласить? - предложила миссис Мейли.
Мейли покачал головой:
- После тюрьмы с Томом что-то произошло. Эти дуболомы не просто преследуют наших лучших медиумов, они к тому же разрушают их бесценный дар. С тем же успехом можно поместить бритвенное лезвие во влажное место и после этого надеяться, что оно сохранит остроту.
- Как же так? Неужели он утратил свои способности?
- Ну, я бы так категорично не стал утверждать, но они уже не те, что были раньше. Теперь он в каждом подозревает переодетого полицейского, и это его отвлекает. Но если уж он возьмется за дело, то доведет его до конца. Да, лучше всего обратиться к Тому.
- А кого мы пригласим на сеанс?
- Я полагаю, что профессор придет не один.
- Он со своими спутниками создаст ужасающую волну колебаний, поэтому нам следует пригласить людей, разделяющих наши идеи, чтобы ему противостоять. Например, Делисию Фри-мен - она с удовольствием придет. Еще буду я. А как вы настроены, Мейсон?
- Разумеется, я приду.
- Мистер Смит?
- Нет, нет! На мне газета, к тому же на той неделе я должен провести три службы, две панихиды, свадебный обряд и пять деловых встреч.
- Ну, я надеюсь, нам не составит труда выбрать еще одного-двух гостей. Любимое число Линдена - восемь. Так что теперь, Мелоун, дело за малым - получить согласие нашего исполина мысли и назначить дату.
- И подтверждение мира духов, - серьезным тоном добавил Мейсон. - Мы должны посоветоваться с нашими партнерами.
- Всенепременно, святой отец. Это весьма существенное дополнение. Ну что ж, Мелоун, мы обо всем условились, и нам остается только ждать этого события.
Но случилось так, что этим вечером Мелоуна ожидали события совсем иного рода и на его пути возникло одно из тех препятствий, которые то и дело подстерегают человека на его жизненном пути. Появившись, как всегда, в редакции Газетт, он узнал, что его желает видеть мистер Бомон. Непосредственным начальником Мелоуна был заместитель главного редактора, старый шотландец по имени Мак-Ардл, и должно было произойти нечто экстраординарное, чтобы сам главный снизошел со своего Олимпа, откуда он наблюдал земные дела, и обратил внимание на кого-нибудь из своих скромных сотрудников, копошащихся где-то внизу. Этот вершитель судеб, всегда подтянутый, процветающий и могущественный, восседал в своем роскошном кабинете, обставленном старинной дубовой мебелью и диванами, обитыми кожей цвета сургуча. Когда Мелоун вошел, он продолжал что-то писать, и лишь после некоторой паузы поднял на журналиста проницательные серые глаза.
- А, добрый вечер, мистер Мелоун! У меня к вам небольшое дельце. Не угодно ли присесть? Речь идет о ваших статьях по спиритизму. Хочу напомнить, что вы начинали в духе здорового скептицизма, изрядно сдобренного юмором, что весьма устраивало и меня, и наших читателей. Теперь я - увы! - с сожалением вынужден признать, что по мере углубления в вопрос ваши взгляды существенно изменились и вы, похоже, готовы оправдывать подобного рода деятельность. Думаю, не стоит говорить, что это расходится с позицией Газетт., и мы бы немедленно прекратили печатать ваши статьи, если бы заранее не объявили, что эта серия будет написана беспристрастным исследователем. Так что мы вынуждены продолжать, но тон статей должен быть изменен. |