Внезапно они услышали, как хлопнула дверь и по улице загремели тяжелые шаги. Они радостно обнялись. Быть может, вернувшись, он их убьет, но сейчас, пусть на короткое время, они в безопасности. Мачеха, конечно, тоже была злой и жестокой, но все же не такой беспощадной, как отец. Какое-то смутное чувство подсказывало детям, что именно он свел мать в могилу, и они понимали, что их может ожидать та же участь.
На чердаке было темно; лишь в единственное окно проникал слабый свет, прочертивший на полу узкую полоску, а вокруг, по углам, лежала густая тень. Внезапно мальчик напрягся и сильнее прижал к себе сестру - взгляд его был устремлен в темноту.
- Она идет! - пробормотал он. - Это она!
Малышка Марджери прижалась к нему.
- Это матушка, Вилли?
- Я вижу свет - прекрасное золотое сияние! Неужели ты сама не видишь, Марджери?
Но девочка, как и большинство людей, была лишена подобного зрения. Она видела вокруг только сумрак.
- Вилли, говори, говори еще! - благоговейным шепотом попросила она. Ей совсем на было страшно - покойная мать часто являлась по ночам, чтобы утешить своих несчастных детей.
- Да, да, это она! О, матушка, матушка!
- Вилли, что она говорит?
- О, она такая красивая! У нее в глазах нет слез! Она улыбается! Она похожа на того ангела, что мы видели в церкви, и кажется совсем счастливой! Милая, милая матушка! Тсс, она говорит... С этим покончено... навсегда!.. Вот она манит нас рукой. Мы должны идти - она уже в дверях!
- О, Вилли, я боюсь!
- Смотри, она кивает нам, говорит, что не надо бояться. Вот вышла за дверь. Скорее, Марджери, не то мы потеряем ее из виду!
Детки на цыпочках прокрались к выходу, и Вилли отпер дверь. Матушка стояла у лестницы, маня их за собой. Шаг за шагом они спустились вниз. Кухня была пуста: очевидно, мачеха куда-то ушла. В доме царила тишина. Призрак вновь поманил их рукой.
- Мы должны отсюда уйти, - сказал брат.
- Но, Вилли, мы даже шапочки не успели надеть.
- Пойдем, Мадж. Она улыбается и машет нам.
- Отец нас за это убьет!
- Она качает головой! Говорит, чтобы мы ничего не боялись. Идем!
Они распахнули дверь, пересекли двор и, следуя за легкой лучистой тенью сквозь лабиринт узких улочек, вышли на шумную, людную Тоттенхэм-Корт-роуд. Редкий прохожий среди этой слепой толпы словно по наитию внезапно останавливался, учуяв ангела, провожал долгим взглядом двух бледных, измученных детей, следующих за неземным видением: мальчика с застывшим отрешенным взором и девочку, то и дело в страхе оглядывающуюся назад. Они прошли большую оживленную улицу, затем свернули в бедный квартал и оказались наконец перед целым рядом однотипных кирпичных домов. Видение застыло перед одним из них.
- Надо постучать, - объявил Вилли.
- Но что мы скажем? Ведь мы же их не знаем!
- Мы должны постучать, - настойчиво повторил брат, и девочка стукнула в дверь. - Вот видишь, Мадж, она хлопает в ладоши и улыбается.
Так уж оно получилось, что миссис Том Линден, как раз в эту пору в одиночестве и унынии предававшаяся мыслям о судьбе несчастного арестанта, под действием какой-то неведомой силы открыла дверь и обнаружила на пороге двух малюток, которые стояли потупившись, словно извиняясь за то, что осмелились нарушить ее покой. Несколько слов, неожиданный проблеск интуиции, - и вот дети уже в ее объятиях. Два маленьких челночка, столь рано искалеченных невзгодами, наконец-то обрели мирную пристань, где им уже не грозил никакой шторм.
А на Болтонс-корт этой ночью происходили странные события. Одни полагали, что между ними никакой связи не было, кое-кто подобную связь усмотрел, а закон Британской империи закрыл на все глаза и посему ничего по этому поводу сказать не имел.
Из окна предпоследнего дома вглядывалось в ночную тьму чье-то лицо с хищными заостренными чертами. Сзади его освещал тусклый свет прикрытой чем-то свечи, и в этом неясном свете оно казалось мрачным, как смерть, и беспощадным, как могильная плита. За спиной у Ребекки Леви стоял молодой человек; его черты со всей очевидностью свидетельствовали, что он принадлежит к той же древней нации, что и она. Уже часа два женщина сидела так, ни слова не говоря, у окна. При входе во двор висел фонарь, отбрасывавший на землю желтый круг света. На этот светлый островок и был устремлен ее сосредоточенный взор.
Наконец она увидела того, кого ждала. Она вздрогнула и что-то прошептала. В то же мгновение молодой человек выскочил на улицу и исчез в боковой двери, ведущей в пивоварню.
Пьяный Сайлас Линден возвращался домой. Настроение у него было мрачное: его переполняло чувство обиды. Он не получил долгожданной работы - помешала искалеченная рука. Все это время он проторчал в баре, ожидая бесплатного угощения, но оно его не удовлетворило. Теперь он исходил злобой, и горе было тому, кто в этот момент оказался бы у него на пути! Проходя мимо темного дома Ребекки, он подумал о ней с ненавистью. Сейчас он ненавидел всех соседей до одного. У них, видишь ли, хватает наглости становиться между ним и его собственными детьми! Но он еще этим деткам покажет. Завтра же утром выведет их во двор и у всех на глазах выпорет до смерти! Пускай знают, что Сайласу Линдену на всех наплевать. А почему не сейчас? Если крики детей разбудят соседей среди ночи, то уж тогда они раз и навсегда запомнят, что нельзя его оскорблять безнаказанно. И, обрадованный этой мыслью, он еще решительнее зашагал вперед. Он был почти у цели, как вдруг...
Так и не удалось выяснить, почему этой ночью люк пивного погреба был неплотно прикрыт. Присяжные были склонны обвинять пивоварню, но коронер заявил, что Линден был человек тучный и сам мог, свалившись, сорвать крышку, в то время как со стороны пивоварни все меры предосторожности были соблюдены. Упав с высоты восемнадцати футов на острые камни, он сломал себе спину. Труп обнаружили лишь на другое утро, и что самое удивительное - его соседка-еврейка не слышала ни звука. Доктор высказал мнение, что смерть наступила не сразу: некоторые признаки указывали на то, что Линден долго бился в агонии. Там, внизу, в темноте, извергая из себя потоки крови и пива, этот человек умер столь же нечестиво, как и жил.
Не стоит убиваться по женщине, которая осталась после его гибели одна. Освободившись от своего отвратительного муженька, она вернулась в мюзик-холл, который покинула, соблазненная достоинствами и выдающимися бицепсами этого человека. Она попыталась вернуть былую популярность, вновь исполняя куплет, принесший ей когда-то известность:
Хи! Хи! Хик!
Я - последний крик!
Посмотрите, моя шляпка -
Это просто шик!
Но, увы, слишком бросалось в глаза, что она сильно отстала от моды, поэтому путь на сцену был для нее закрыт. Она спускалась все ниже, из больших залов переходя в более неказистые, пока не дошла до пабов, а потом и вовсе исчезла с горизонта, затянутая жизненной трясиной, и никто больше не видал ее бессмысленное, размалеванное лицо и нечесаную копну волос. |
