- Что? Вилли тебе нагрубил?
- Да, когда очнулся.
- Это после того, как ты вылила на него горячий сургуч?
- Так для его же блага, чтобы отучить от дурных привычек.
- Что же он сказал?
- Обругал меня последними словами, вот что. Про мамочку свою говорил - уж она бы, говорит, мне бы показала. От этой его мамочки меня просто тошнит.
- Ты Эми лучше не трожь. Она была хорошей женщиной.
- Вон как ты запел. Однако когда она была жива, ты как-то странно проявлял свою любовь.
- Заткни пасть! И так тошно, а тут еще ты со своей болтовней! Нашла чего - к могиле ревновать!
- А ее выродки могут меня оскорблять как угодно! Это меня-то, которая заботилась о тебе последние пять лет!
- Чего к словам цепляешься! Ладно, я с ним сейчас поговорю. Где ремень? Тащи сюда мальчишку!
Женщина бросилась его целовать.
- Сайлас, единственный ты мой!
- Черт возьми, всего обслюнявила. Видишь, я не в духе. Живо тащи Вилли! И Марджери заодно. Пусть смотрит и набирается ума - сдается мне, до нее эта наука доходит лучше, чем до него.
Женщина вышла, но тут же вернулась.
- Он опять в отключке, - сказала она. - Меня от одного его вида тошнит. Иди-ка сюда, Сайлас, да сам посмотри!
Они прошли в кухню. В очаге потрескивал огонь. На стуле возле огня, съежившись, сидел белокурый мальчик лет десяти. Его нежное личико было обращено к потолку, глаза полуприкрыты, из-под век виднелись только белки. На тонком одухотворенном лице застыло выражение безмятежности и покоя. Из угла на брата смотрели печальные, испуганные глаза сестренки, бедной затравленной малышки, на год или два младше его.
- Ну и видок - жуть! - сказала женщина. - Будто и не от мира сего. Лучше бы уж переселился на тот свет, а то здесь от него толку чуть.
- Эй, проснись! - гаркнул Сайлас. - Кончай свои штучки! Просыпайся давай! Ты слышишь или нет? - Он грубо тряхнул мальчика за плечо, но тот не шелохнулся. Руки ребенка были все в багровых ожогах.
- Ну, я тебе скажу, сургуча ты не пожалела. Неужто, Сара, иначе нельзя было его разбудить?
- Ну подумаешь, плеснула лишнего. Он так меня допек, что я себя не помнила. Ты не поверишь, но он в таком состоянии почти и не чувствует ничего. Хоть в уши ему ори.
Она схватила мальчика за волосы и начала грубо трясти. Он было вздрогнул и застонал, но затем снова впал в транс.
- Ну и дела! - воскликнул Сайлас; потом, почесав подбородок, задумчиво посмотрел на сына и изрек: - На нем можно хорошо заработать. Что, если устроить ему выступление? Чудо-ребенок, или Как это делается. Хорошее название - так и просится на афишу. Его дядюшка - фигура известная, думаю, и ему поверят.
- Ты ведь сам собирался заняться этим делом.
- У меня все сорвалось, - пробурчал Сайлас. - И кончено об этом.
- Что, уже попался?
- Я же сказал - хватит! - заорал Сайлас. - У меня руки так и чешутся задать тебе хорошую трепку, так что лучше не выводи меня из себя! - Он изо всех сил ущипнул мальчика за руку. - Вот это да! Ну и чудеса! Неужто он правда ничего не чувствует?
С этими словами он повернулся к почти угасшему очагу, вытащил оттуда щипцами тлеющий уголек и положил его на голову ребенка. Запахло горелым волосом, затем поджаривающимся мясом, и лишь тогда мальчик, вскрикнув от боли, очнулся.
- Матушка! Матушка! - воскликнул он. Девочка в углу принялась плакать: вдвоем они были похожи на испуганно блеющих ягнят.
- Черт бы побрал твою матушку! - заорала женщина, схватив Марджери за воротник. - Перестань скулить, ты, маленькая поганка! - И она со всего маху ударила девочку по лицу.
Вилли вскочил и вцепился ей в ноги, но тут удар Сайласа отбросил его в угол. Негодяй схватил палку и начал избивать съежившихся детей; несчастные крошки плакали и просили пощады, тщетно пытаясь заслониться от жестоких ударов.
- А ну-ка немедленно прекратите! - вдруг раздался решительный голос.
- Не хватало еще этой проклятой жидовки! - сказала женщина и кинулась к двери. - Какого черта ты делаешь в моем доме? Убирайся отсюда, покуда цела!
- Еще раз услышу, что дети плачут - полицию позову!
- А ну, пошла вон! Не суйся, куда не просят, тебе говорю!
С угрожающим видом растрепанная женщина стала наступать на Ребекку, но та оказалась не из пугливых. Еще секунда - и они сцепились, но через мгновение раздался истошный крик, и миссис Сайлас Линден отпрянула назад - по ее лицу четырьмя струйками текла кровь. Но тут Сайлас, грязно ругаясь, оттолкнул жену и, схватив незваную гостью поперек туловища, вышвырнул за дверь. Она упала навзничь, прямо на мостовую, раскинув руки и всем своим видом напоминая полузадушенную птицу. Ребекка погрозила Сайласу кулаком и разразилась проклятиями. Со всех сторон уже бежали соседи, которым не терпелось узнать подробности ссоры.
Наблюдавшая из-за шторы миссис Линден с некоторым облегчением увидела, что ее противница смогла подняться и без посторонней помощи доковылять до дверей своей развалюхи, громко кляня обидчика. А евреи не так-то легко забывают обиды, ибо представители этой нации одинаково умеют и любить, и ненавидеть.
- С ней все в порядке, Сайлас. А я уж было испугалась, что ты ее убил.
- Она того заслуживает, жидовка проклятая. Надо поставить ее на место, пусть не суется в наши дела. А с этого ублюдка Вилли я шкуру спущу - это он во всем виноват. Ну-ка, где он?
- Они удрали к себе: я слышала, как они запирали дверь.
- Я им еще покажу!
- Не стоит сейчас, Сайлас. Соседи вокруг, только неприятности себе наживешь.
- Ты права, - пробурчал Линден. - Дело терпит. Подождут, пока я вернусь.
- А ты куда?
- Пойду схожу в Адмирал Вернон. Может, подвернется работенка, возьмут спарринг-партнером к Длинному Дэвису. Он в понедельник начинает тренировки, и ему нужен боксер моего веса.
- Посмотрим, в каком виде ты вернешься. Мне уже порядком надоело, что ты все шляешься по пивным. Знаем мы, что это за Адмирал Вернон.
- Единственное место, где я могу отдохнуть, - ответил Сайлас.
- А я, по-твоему, только и делаю, что отдыхаю, - ни минуты покоя, по крайней мере с тех пор, как вышла за тебя.
- Это точно! Давай-давай, крой меня на чем свет стоит! - сквозь зубы прорычал он. - Если бы вечное брюзжание приносило счастье, ты была бы самым счастливым человеком на свете.
Он взял шляпу и ушел; минуту спустя его тяжелые шаги загрохотали по огромным деревянным люкам пивных погребов.
А в это время в полумраке чердака на ветхом соломенном тюфяке сидели две маленькие фигурки. Они сидели обнявшись, тесно прижимаясь друг к другу, и слезы их смешивались, катясь по щекам. Они и поплакать-то громко не смели, потому что любой неосторожный звук мог напомнить об их существовании чудовищу, рыскающему внизу. Время от времени один из них забывался и начинал громко всхлипывать, и тогда другой шептал: Тише! Тише! | 
